Картина была снята в двух частях, но на данный момент сохранившимся считается лишь небольшой отрывок. Этот уцелевший фрагмент показывает первый послевоенный визит актера в театр (или, возможно, киностудию), где он раньше работал. Поражает, как сдержанно и точно Мозжухин играет человека, уже не принадлежащего прежнему миру, как верно и без ущерба достоинству передает смущение и неловкость, которые испытывает герой. Его исполнение хочется назвать современным, но вот именно сейчас так, по-моему, уже не умеют.
Наиболее впечатляющей является следующая сцена. Мозжухин заходит в свою старую гримерку, на двери которой имя актера зачеркнуто, и рядом написано имя другого. Там остались его старые вещи: костюмы, другой реквизит, фотографии. На несколько секунд он неподвижно замирает, окруженный этими овеществленными призраками:
Приглядевшись, можно заметить, что фотография на стене представляет Мозжухина в образе пастора из "Сатаны Ликующего". Рядом висит мундир князя Касатского из "Отца Сергия". Мне кажется неслучайным, что в кадр попали именно эти вещи. Разумеется, они хорошо узнаваемы, но ко всему прочему, в обеих картинах Мозжухин играл двойные роли: пастора Тальнокса и его сына - в "Сатане"; Касатского, полностью изменившего свою жизнь - в "Отце Сергии". Эти работы потребовали от актера большого мастерства перевоплощения и положили начало его привязанности к подобным преображениям на экране (например, в своем собственном фильме, "Костер пылающий", Мозжухин меняет личины трижды). Я думаю, с учетом того, что в мизансцену также включено отражение, можно предположить, что кадр был задуман как говорящий о многоликости реального (и, вероятно, вымышленного) актера. Мою версию подтверждает продолжение действия: Мозжухин начинает перебирать фотографии, где засняты сыгранные им герои.
А фотография на стене вроде рифмуется с отражением, нет?
Думаю, это постановочная диагональ, конечно.